Анатолий Зверев и Оксана Асеева: «Старуха, я тебя люблю!»

В конце 1960-х в Москве по улице Горького шли два не очень трезвых художника: Дмитрий Плавинский и Анатолий Зверев. Внезапно Плавинский предложил: «Давай зайдем в гости к Асеевой!» И уже через несколько минут нежданные гости сидели за накрытым столом: хрусталь, столовое серебро, дорогие закуски. В доме антикварная мебель, хорошая библиотека, живопись в солидных рамах. Но 37-летний Зверев, одетый в какие-то лохмотья, ничуть не смущен тем, насколько его внешний вид контрастирует с обстановкой: он, не отрываясь, смотрит на хозяйку, благородную даму, которой уже за семьдесят. Внезапно он восклицает: «Старуха, я тебя люблю!» Так начался роман одного из самых ярких художников-авангардистов ХХ века и вдовы поэта Николая Асеева, знаменитой «музы русского футуризма».  

Зверев

Жизнь Анатолия Зверева была судьбой «неустроенного гения». Он родился в 1931 году в Москве, в семье бухгалтера-инвалида и уборщицы. Полуголодное детство, постоянные болезни, но внезапно мальчик увидел картины Леонардо да Винчи и… стал считать его своим другом. С тех пор он постоянно что-то рисовал, лепил, выжигал, и то, что он очень талантлив, было очевидно каждому, кто видел его работы. Однако вскоре стало очевидно и другое: талантливый парень не желал подчиняться общепринятым правилам, а значит, в СССР его ждала непростая судьба.

Он поступил в «Художественное училище памяти 1905 года», но его отчислили с первого курса — за нескрываемое нежелание слушать преподавателей. В 19 лет его призвали на флот — и через семь месяцев демобилизовали по состоянию здоровья: матрос Зверев в припадке ярости набросился на офицера и был отправлен на принудительное лечение от вялотекущей шизофрении.

Вернувшись в Москву, Анатолий устроился на работу маляром. И ходил в музеи. Там и учился. Преподаватели ему были не нужны. Своими учителями он считал теперь не только Леонардо, но и Гойю, Рубенса, Веласкеса…

Потом его работы попались на глаза преподавателю ВГИКа Александру Румневу. Пораженный талантом Зверева, Румнев сделал так, что вскоре о художнике знала вся Москва.

Его картины покупали, но деньги он моментально спускал. Поэтому, несмотря на то, что Зверев был модным и востребованным художником, он по-прежнему не имел ни собственного жилья, ни мастерской, одевался как бомж, скитался по случайным знакомым и, конечно же, ужасно пил. При этом он пользовался невероятным успехом у женщин, что, впрочем, неудивительно: Зверев был не только талантливым художником, но и очень интересным собеседником, писал стихи, музицировал.

В 1965 году Зверева узнали в Европе: его выставки с успехом прошли во Франции и Швейцарии. Известна такая история (которая, впрочем, вполне могла быть байкой самого Зверева): когда слава художника стала международной, с ним пожелала встретиться сама Екатерина Фурцева. Узнав об этом, Зверев облачился в самую рваную одежду, какую только смог найти, облил себя водкой, взлохматил волосы и бороду, обернул ноги газетами, всунул их в калоши и отправился на прием. Увидев его, Фурцева смогла лишь прошептать: «Вы кто?» «Я Зверев», — гордо сказал художник и, вытащив из кармана газету (между прочим, «Советскую культуру», весь спектакль был тщательно продуман!), громко в нее высморкался, осторожно свернул и положил обратно в карман. «Идите, идите с богом», — только и смогла сказать Фурцева.

В 1957 году он женился на Людмиле Назаровой, «смешливой, курносой Люсе». У них родились сын Миша и дочка Верочка. Семейная жизнь длилась недолго. 

Дмитрий Плавинский вспоминал: «Свою жену Люсю с двумя детьми Зверев запирал, уходя в Ботанический сад играть в шашки, на амбарный замок. Оставлял ей краску и стопу бумаги — чтобы к вечеру все было изрисовано. У Люси тогда был период «кипящих чайников». Чтобы создать эффект кипения, Люся обмакивала пятерню в разные краски и шлепала ею по «чайнику». И так из листа в лист — бесконечная серия. Зверев приходил вечером и на всех «чайниках» ставил свое знаменитое «АЗ». Вся пачка этих «чайников» была предложена Игорю Маркевичу для выставки в Париже. Когда впоследствии Зверев получил фотографии той парижской экспозиции, люсины чайники занимали центральную часть выставки. Он крайне опечалился: «Неужели французы в живописи ничего не понимают?»

Асеева

Оксана (Ксения) Михайловна была почти на сорок лет старше Зверева. Она родилась в Харькове в 1892 году. У нее было четверо братьев и четыре сестры, их большой гостеприимный дом был в 1910–1920-х годах центром художественной жизни города. В их доме бывали Хлебников, Пастернак, Маяковский, Бурлюк, они устраивали поэтические и музыкальные вечера.

Лиля Брик писала: «Синяковых пять сестер. Каждая из них по-своему красива. Жили они раньше в Харькове. Отец у них был черносотенец, а мать человек передовых взглядов и безбожница. Дочери бродили по лесу в хитонах, с распушенными волосами и своей независимостью и эксцентричностью смущали всю округу. В их доме родился футуризм. Во всех них поочередно был влюблен Хлебников, в Надю — Пастернак, в Марию — Бурлюк, на Оксане женился Асеев».

«Когда наша мама умирала, — вспоминала Оксана Михайловна, — она позвала Надю и сказала: „Ради Бога, не пускайте ко мне священников. А сыграйте мне концерт Аренского“. Когда отец пришел со священником, им категорически не давали войти. Вера села за рояль и начала играть концерт. А мещане говорили: „Смотрите, радость в семье Синяковых. Мать умирает, а они играют!“ Мы были эстетически выше других, поэтому нас не любили. Вся наша юность прошла под знаменем искусства…»

В 1916 году Оксана вышла замуж за Асеева. Они прожили вместе до самой его смерти в 1963 году, и все эти годы он ее обожал и посвятил ей множество стихов.

Их любовь не была ни выдумкой, ни эпатажем. Зверев говорил об Оксане Михайловне: : «Она для меня как Богородица, и мать, и жена, и дочь».

(В Свиблове у Зверева был угол в квартире, где жила его сестра с детьми.) А ее свободолюбивая натура, казалось, сразу признала в нем родственную душу, «зеркало» своей прежней жизни, а еще гения — уж гениев-то она на своем веку повидала немало! Они могли часами болтать друг с другом, шутить или просто сидеть рядом и наслаждаться своим счастьем.

При этом жизнь со Зверевым была непростой. Несмотря на обретенное счастье, продолжалось его пьянство, а с ним и пьяные дебоши. Асеева терпеливо сносила его выходки. Когда он приходил к ней пьяный, она его не пускала в дом, и он укладывался на газетах у ее порога. Утром же она его уже впускала, кормила. Если соседи вызывали милицию, чтобы усмирить дебошира, Оксана Михайловна всегда его защищала: «Товарищи милиционэры, будьте с ним осторожней. Он великий художник, не делайте ему больно. Пожалуйста, берегите его руки!»

От этого союза осталось удивительное наследие — множество написанных Зверевым портретов Асеевой, на которых она всегда была молода и прекрасна. Он писал ее до самой ее смерти. Когда Оксана Михайловна умерла — случилось это в 1985 году, — он пришел в ее квартиру и остался один перед гробом. А потом попросил принести листы бумаги — чтобы написать последний ее портрет. Сам он умер через год.

Анатолий Зверев (1931–1986) — московский художник, которого Пабло Пикассо называл «лучшим русским рисовальщиком», а Жан Кокто говорил, что он «один прошел весь путь западной живописи». Художник много экспериментировал с техникой и сочетал разные художественные стили, а его работы противоречили существовавшим канонам.

Анатолий Зверев, возможно, самая загадочная фигура художественной жизни Москвы второй половины ХХ века. Он потерял отца, будучи подростком, с детства был одиноким и неприкаянным, учился живописи самостоятельно, работал много и практически молниеносно. Искусствоведы говорят, что, если посчитать все его наследие, выйдет по меньшей мере 30 тысяч картин. Зверев рисовал чем угодно и на чем угодно, а еще превратил в творческий акт собственную жизнь. Квартиру в Свиблово называл «Свиблово-Гиблово», практически там не бывал — вместо этого скитался по друзьям и одаривал хозяев квартир собственными работами. Художник не имел постоянной работы (и скрывался от милиции, чтобы не сесть в тюрьму за тунеядство), не вступал в союзы и не ассоциировал себя ни с официальным, ни с неофициальным искусством СССР — и в жизни, и в творчестве был сам по себе, оставаясь бунтарем. При этом в творческих кругах он пользовался страшной популярностью: еще при жизни у Зверева было более 20 выставок за границей (ни на одной из них он не присутствовал) и одна — в СССР. Сегодня работы художника хранятся в лучших музеях мира (от Третьяковской галереи до Музея современного искусства в Нью-Йорке), а искусствоведы по-прежнему пытаются разгадать его творческий гений.

Анатолий Зверев. Странный человек. 1957

Спонтанные штрихи Современники называют Зверева возрожденческим человеком. Он писал стихи и поэмы, сочинял трактаты, делал скульптуры и очень много рисовал. Художник увлекся живописью после того, как познакомился с работами Леонардо да Винчи. Зверев признавал его единственным учителем, а всю историю искусств изучал сам. Он был увлекающейся натурой — одновременно сочетал разные стили и работал во многих жанрах. Среди его полотен есть портреты и пейзажи, натюрморты и графика, анималистика и абстрактные картины. Он пробовал себя во всем — при этом работал с удивительной скоростью и, по словам друзей, расставался с кистью разве что во сне. В каждой работе Зверев всегда уделял особое внимание линиям — часто он наносил их спонтанно, и было трудно уловить, как из них возникали лица и пейзажи. Художник говорил своим моделям: «Садись, детуля, я тебя увековечу», — и моментально начинал наносить штрихи, которые за считаные минуты превращались в узнаваемые образы. 

Анатолий Зверев. Обнаженная. 1950

Динамика и движение

Художник стремился изобразить движение, поэтому композиции его картин всегда динамичны. Его занимал не столько видимый ритм, сколько душевное состояние. Например, Зверев однажды вспоминал, что в юношестве любил рисовать верхушки деревьев. «Я рисовал их не как с натуры, — говорил он, — а как бы изнутри, как бы я сам был в их середке и оттуда видел их: от основания до кончиков ветвей».

Анатолий Зверев. Сосны. Весна. 1958

Анатолий Зверев. Деревья. 1959

«Мраморное» смешение красок

Одной из особенностей творчества Зверева была импровизация. Художник все время старался экспериментировать, а в конце 1950-х перестал использовать в картинах чистые цвета. Он часто смешивал на блюдце разные краски, в результате чего поверхность его полотен напоминала мрамор. Из-за этого некоторые искусствоведы стали называть этот период в творчестве художника мраморным. Еще иногда Зверев бросал кисть в металлический таз с водой, потом вылавливал ее, поочередно макал в разные слои гуаши и стремительно наносил на холст. Капли краски разлетались вокруг, а кисть в его руках напоминала палочки в руках барабанщика. В последний момент из этой игры линий и пятен на холсте проявлялись понятные образы. Сам художник иногда говорил (возможно, в шутку), что придумал современную абстракцию раньше Джексона Поллока, а еще настаивал на изобретении ташизма. А еще он говорил, что превзошел своего главного учителя — Леонардо да Винчи.

Анатолий Зверев. Портрет Аниты Апазидис. 1966

Живопись действия

Анатолий Зверев одним из первых в мире превратил процесс создания картины в перформативное действо. Друзья художника вспоминают, что он всегда оказывался в центре внимания на дачных посиделках, светских салонах и в мастерских. На глазах очевидцев он начинал писать картины, и за считаные секунды из хаоса линий и пятен рождался точно схваченный портрет. При этом работу часто превращал в фарс: приходил к кому-нибудь домой и спрашивал, что изобразить, — в итоге оставался на ночлег, рисовал все, о чем его просили, и в знак благодарности оставлял картины хозяевам. Так коллекционерами работ Зверева становились все, кто с ним встречался и общался больше одного часа.

Нестандартные инструменты и способы нанесения красок

Художник шокировал публику не только методом работы, но и материалами, которые он использовал. Например, мог начать рисовать бритвенным помазком, продолжить ножом, а закончить ботинком. Но это не значит, что Зверев пренебрегал выбором материалов, на самом деле он прекрасно знал их свойства. Смешивая краски с растертыми свеклой или творогом, кетчупом и вином, он добивался удивительных цветов, эффектов и текстур. Вообще, в юности художник учился в ремесленном училище и какое-то время работал маляром по художественной отделке в парке «Сокольники». Друзья вспоминают, что он мог рисовать чем угодно. Например, в его руках инструментами нередко становились окурки, веники, спички или просто пальцы руки. «Настоящий художник, даже если у него нет красок, должен уметь рисовать кусочком земли или глины», — говорил он. А на все скептические замечания о том, что подобные материалы недолговечны, отвечал: «Детуля, не волнуйся: что надо — отвалится, а что надо — останется».  

Анатолий Зверев. Корабль. 1962

http://www.chaskor.ru/article/anatolij_zverev_i_ok…staruha_ya_tebya_lyublyu_43492

http://meduza.io/feature/2019/10/29/luchshiy-russkiy-risovalschik