Марго Фонтейн – в любви и в танце

Блистательная, несравненная, великая, — именно такими эпитетами награждали ее многочисленные поклонники, — Марго Фонтейн умерла в нищете на маленькой ферме в Панаме, позабытая Королевским балетом, которому принесла столько славы. Жизнь не была к ней благосклонна, но Марго вынесла все перипетии судьбы с улыбкой на устах и с гордо выпрямленной спиной. И в танце и в любви она отдавала всю себя до конца и никогда ни о чем не жалела.

 

Если говорить о том, что противоположности сходятся, лучшего примера, чем Рудольф Нуреев и Марго Фонтейн не найти. Они никогда не были любовниками, но на протяжении многих лет, с того самого счастливого дня, когда они впервые танцевали вместе и до того печального, когда смерть разлучила их, они нежно друг друга любили.

Эта была идеальная любовь – не омраченная изменами, непониманием и недоверием, эта любовь никогда не становилась слабее и не утрачивала новизны, она была опалена страстью огненной, безрассудной и неиссякаемой… Страстью к балету. 

 В тот день, когда юная и дикая весна в образе Руди Нуреева ворвалась в жизнь Марго, в ее сердце давно уже царила тихая и теплая золотая осень. Ей было 42 года, возраст более чем почтенный для танцовщицы, она продолжала танцевать, но уже несколько лет готовилась к тому, чтобы уйти. «Я уйду после сорока», — заявляла она поклонникам, но… Так просто сказать, что ты уйдешь после сорока, когда тебе двадцать пять, даже когда тебе тридцать пять лет… Когда тебе исполняется сорок ты понимаешь, что не можешь просто взять и бросить все. И проходит год, за ним еще один, и партнер, с которым ты танцевала много лет, уже покинул сцену, но ты говоришь себе – еще чуть-чуть, только этот год… он точно будет последним! Я найду себе другое занятие по душе, мне будет очень больно, но я справлюсь! И тут, как удар молнии – чудо! Спасение… 

Марго устраивала благотворительный концерт в пользу Королевской академии танца и подбирала танцовщиков. Она хотела пригласить Галину Уланову, но та не смогла приехать и тогда подруга Марго Колетт Кларк заговорила с ней о другом русском – о Нурееве. 

— Он производит большую сенсацию, — сказала Кларк, — И будет блистательным дополнением к списку участников.

Рудольф пишет в автобиографии, что сама Фонтейн позвонила ему в Копенгаген, приглашая участвовать в концерте. Марго отрицает это — по ее словам, Рудольфу от ее имени звонила Колетт.

На Нуреева имя прима-балерины Лондонского королевского театра произвело магическое действие, разумеется он не мог отказать ей… но он изложил свое условие. 

— Смогу ли я вместе с Марго станцевать «Призрак Розы»? – спросил он.

Возмущению Фонтейн не было предела.

— Я его в глаза не видела! – говорила она Колетт, — Я не знаю, как он танцует!.. Ко всему прочему, ему всего лишь 23 года!

— Он просто великолепен, ты должна взглянуть на него, — убеждала ее подруга.

Марго была настроена весьма скептически, и, разумеется, не дала своего согласия танцевать с Рудольфом, тем более, что у нее уже был партнер. Тем не менее, она пригласила Нуреева в Лондон, дабы обсудить план выступлений. 

Впервые они встретились в доме Марго на Терлоу-Плейс, куда Нуриев приехал сразу из аэропорта. Первое время Рудольф держался напряженно и скованно, Марго всячески старалась развеселить его и почувствовала невероятное облегчение, когда он наконец улыбнулся какому-то ее замечанию. 

— Я и не знала, что русские умеют смеяться, — сказала она ему, — когда мы были на гастролях в России, все русские казались ужасно серьезными.

Колетт оказалась права. Когда Марго увидела танец Нуреева – тот согласился-таки танцевать не с ней, а с Розеллой Хайтауэр — сомнения оставили ее. Лучшего танцовщика она в жизни не видела и… О да! Танцевать с ним было бы, должно быть, очень интересно! Тем не менее, когда чуть позже Нинетт де Валуа, директор королевского балета, пригласившая Нуреева танцевать в своей труппе, предложила Марго стать его партнершей, она не сразу решилась. 

— Не буду ли я в сорок два года выглядеть рядом с ним – двадцатитрехлетним, как овца, танцующая с ягненком?

Она сама могла бы ответить на этот вопрос. Да – наверняка будет! Но искушение было слишком велико.

Марго решила рискнуть…

Они танцевали «Жизель», и это выступление, по мнению многих, стало лучшим из всех выступлений Марго за двадцать пять лет после дебюта…

Разве такое возможно — танцевать в сорок два лучше, чем в восемнадцать?!

В танце Марго открылось что-то новое, что-то невероятное и совершенно неожиданное. Это была уже совсем не та «Жизель», к которой все привыкли, благодаря Альберту Нуреева она полностью преобразилась.

«Чувственный пыл Нуреева стал идеальным контрастом выразительной чистоте Фонтейн, рождающейся из нетронутых запасов страсти и воздушной грации. – пишет Диана Солуэй, — Когда они танцевали вместе, казалось, их энергия и музыкальность имеют один источник. Когда Марго, ближе к концу балета, баюкала на руках голову Нуреева — Альберта, лежавшего на грани смерти, зал абсолютно затих, опасаясь нарушить интимный момент». 

Когда Нуреев и Фонтейн вышли на поклон, их встретили невиданными овациями. Их вызывали двадцать три раза! Пока зал рукоплескал, Марго вытащила из букета красную розу на длинном стебле и подарила Рудольфу, а тот упал на одно колено, нежно взял ее руку и осыпал поцелуями. Публика была в экстазе. Чудо совершилось. В тот день на балетном небосклоне вспыхнула новая звезда – одна на двоих.

Марго Фонтейн, впрочем, тогда еще просто Пэгги Хукэм родилась в 1919 году в семье британского инженера и большую часть детства провела в переездах между Лондоном и Шанхаем, где работал ее отец. Она училась в балетном классе школы «Вик-Уэллс», когда Ниннет де Валуа, подыскивающая новых балерин для детской труппы, разглядела среди четырнадцатилетних девочек одну, показавшуюся ей особенно одаренной.

— Что это за маленькая китаянка? – спросила она, введенная в заблуждение темными глазами и короткой мальчишеской стрижкой юной особы, — Я хочу посмотреть на нее.

Взволнованная, Пэгги исполнила то, что умела, должно быть, танец ее не был безупречен, но опытный взгляд Нинетт сразу же уловил утонченную грацию и нежность, что таились за порывистыми и угловатыми движениями подростка.

«Это что-то необыкновенное», — подумала она, но вслух не сказала ничего большего, чем короткое:

— Я беру ее.

 Малышке Пэгги было пятнадцать лет, когда она дебютировала на сцене «Вик Уэллс Балле» (будущем Королевском балете) в роли снежинки в «Щелкунчике», а уже через год она превратилась в блистательную Марго Фонтейн, получив свою первую главную роль в обход других, уже признанных звезд. В семнадцать лет она заменила прима-балерину Алисию Маркову и танцевала свою первую Жизель. С этих самых пор уже никто не мог равняться с ней, не говоря уж о том, чтобы превзойти. «Блестящая танцовщица с прирожденной грацией и изысканностью, Фонтейн олицетворяла отличавшуюся высоким вкусом британскую школу с ее изначальной музыкальностью, совершенной линией и сдержанностью», — пишет Диана Солуэй. Ее танец был безупречен, техника отточена до совершенства, очень скоро Марго покорила балетоманов Англии, а к тридцати годам, после выступления в Нью-Йорке, к ее ногам пала и Америка. Это был ее триумф, величайший миг славы, предел мечтаний — зрители любили ее, пресса воспевала ее, именуя величайшей, несравненной и единственной. В то, что когда-нибудь она получит еще больше, Марго не верила… Она даже и не думала об этом. Будучи особой в высшей степени рассудительной, она понимала – то, чего ты не смогла добиться к тридцати, после ты уже не сделаешь никогда. Марго достигла своего предела, и она была вполне собой довольна… В профессиональном плане.

 

На личном фронте все складывалось не очень удачно.

Марго планировала выйти замуж где-нибудь лет в тридцать пять, постепенно оставить балет и зажить тихой, спокойной жизнью, о который в минуты особенно изнурительной работы, так мечтала… Но в тридцать четыре она вдруг поняла, что до воплощения идиллических мечтаний в жизнь весьма далека. У нее были два романа: с бывшим музыкальным руководителем труппы, сильно пьющим, милым и несчастным Константином Ламбером, и со страстным французским хореографом Роланом Пети, — ни тот, ни другой не могли претендовать на серьезность. В своей автобиографии Марго даже не упоминает о них, они были лишними в ее жизни, они никак не вписывались в придуманный ею для себя идеальный образ жизни Королевы Марго, блистательной и совершенной, они занимали очень мало места в ее душе, не заполняя пустоты, как не может призрак заменить живого человека.

 

Нуреев, Зизи, Ролан Пети и Марго

Достаточно ли соответствовал ее идеалу панамский посол Тито де Ариас? Сложно сказать. Марго просто влюбилась, и все ее разумные и правильные планы как всегда лопнули, подобно мыльному пузырю… Марго влюбилась в Тито за семнадцать лет до того дня, когда он предложил ей руку и сердце. Тогда Марго была юной и глупенькой. Повзрослев, она полагала, что чувства ее успели остыть и покрыться пеплом, что она уже и думать забыла о существовании красивого стройного мальчика, который так зажигательно танцевал румбу на студенческой вечеринке. Но неужели где-то глубоко-глубоко под пеплом еще тлела искорка? Или правда то, что настоящая любовь никогда не умирает?

Автобиография Марго так же далека от реальности, как и автобиографии большинства других знаменитостей, оберегавших свою личную жизнь от любопытной толпы, жадной до скандалов. Большой опыт звезды научил Марго пространно отвечать на вопросы, и говорить – ничего не сказав. Она настолько приукрасила их с Тито семейную жизнь, что знакомые читали ее воспоминания как добрую сказку о прекрасной принцессе и благородном принце, не узнавая в них реально существовавшей супружеской пары де Ариас.

К моменту свадьбы Тито уже совсем не был тем юным и стройным красавцем, в которого с первого взгляда и до умопомрачения влюбилась Марго. Когда они познакомились, Марго гастролировала с Сэдлерс-Уэллс балле в Кембридже, где учился Тито. Ей было восемнадцать, ему было немногим больше.

Отец Тито какое-то время был президентом Панамы и тот серьезно готовился к политической карьере. Все остальное, и в частности — влюбленная юная балерина, имело для него мало значения. Тито всегда был необычайно загадочен и таинственен, имея обыкновения неожиданно исчезать и столь же неожиданно появляться. Он исчез, отплыв в Панаму, и оставив Марго с разбитым сердцем, и появился спустя семнадцать лет, как ни в чем не бывало, попав как раз в тот удачный для себя момент, когда Марго, разочарованная в мужчинах, чувствовала себя особенно одинокой и несчастной…

В тот день она готовилась танцевать «Спящую красавицу» в театре «Метрополитен» в Нью-Йорке. Спектакль вот-вот должен был начаться, мысли Марго были всецело заняты предстоящим выступлением, когда вдруг театральный служащий принес ей в гримерную визитную карточку, на которой значилось: «Роберто Э. Ариас, представитель Панамы в Организации Объединенных Наций».

— Джентльмен вернется к концу балета, — сообщил служащий озадаченной Марго.

Уже в антракте джентльмен стоял у дверей ее гримерной. Тито постарел, потолстел и подурнел, он уже совсем мало походил на того мальчика, в которого Марго влюбилась много лет назад.

Они мило побеседовали, расстались — и Марго тут же выкинула его из головы.

Но уже на следующее утро Тито разбудил ее и напросился на завтрак, во время которого попросил ее стать его женой.

Марго расхохоталась. Она сочла это шуткой, очень странной и глупой шуткой – Тито был женат, у него было трое детей, а потом… они не виделись семнадцать лет! Это много, слишком много! За это время они стали друг другу абсолютно чужими.

Тогда – семнадцать лет назад – Тито держался с ней довольно холодно, Марго так и не смогла понять, как же он относится к ней на самом деле, теперь вдруг он стал словно одержим ею… Он осыпал ее цветами, дарил бриллиантовые браслеты от Картье, готовясь к приему, который устраивал в ее честь, он разослал каждому гостю телеграмму в тридцать слов. В Лос-Анджелесе он пытался произвести на нее впечатление своими друзьями, знаменитыми актерами, один из которых одолжил им свой корабль для путешествия на остров Каталина.

К Рождеству Марго согласилась выйти за него. Многие ее друзья и знакомые полагали, что она совершает безрассудство, но это было не так. Марго никогда ничего не делала безрассудно. Ей было 36 лет, карьера клонилась к концу, и какой могла бы стать ее жизнь спустя каких-нибудь пять лет? Пустой, серой и ничем не примечательной. Зрители забыли бы ее, критики забыли бы ее, Марго Фонтейн ушла бы в историю. А с Тито… У Тито было множество недостатков, но с ним всегда было весело. Он легко умел превращать серые будни в праздник, когда он появлялся, все оживало, все приходило в движение.

Когда удивленные друзья спрашивали ее, о причинах странного, с их точки зрения, решения, Марго пожимала плечами и улыбалась.

— С ним мне никогда не будет скучно, — говорила она.

Следующие несколько лет полностью подтвердили ее слова. Через два года после свадьбы, состоявшейся в феврале 1955 года, Тито попытался устроить в Панаме переворот. Как раз в это время, Марго прилетела к нему на отдых… Слово «революция» произнесенное пылким супругом, повергло ее в прострацию, но разве не чего-то подобного она хотела, когда говорила «с ним не будет скучно»?

 

Попытка переворота не удалась и Тито был вынужден бежать. Марго, прикрывая его побег, подняла паруса на своей яхте, внушив врагам мужа, что тот пытается скрыться на ней. Ко всему прочему Марго забила яхту оружием и боеприпасами, чтобы, пока ее обезвреживают, у Тито было больше времени на то, чтобы скрыться.

Тито удалось бежать, а Марго задержали, и препроводили в тюрьму, где утонченная прима Королевского балета провела ночь. Явно не самую лучшую в своей жизни. Утром ее депортировали в Майями.

Когда Марго прилетела из Майами в Нью-Йорк, ее встречала толпа журналистов, предвкушавших сенсацию, но Фонтейн умело от них отбилась, толком ничего не сказав, — это она умела делать мастерски.

Позже Тито почти примирился с правительством Панамы, но зная склонность де Ариаса к интригам, его предпочли держать подальше от страны, отправив послом в Великобританию. Тито и там не переставая плести революционные заговоры, но ничего толкового у него, разумеется, не вышло.

Марго принадлежала к тому типу женщин, для которого органично и естественно подчиняться мужчине, чувствовать себя при нем маленькой и слабой, постоянно знать, что есть надежная спина, за которую можно спрятаться от всех напастей. И это вовсе не значит, что с де Ариасом так оно и было, — судя по истории с яхтой все было как раз наоборот, — но Тито очень хорошо умел создать нужную видимость. По словам его дочери от первого брака Керубины, которая частенько проводила каникулы у отца и его новой жены, он всегда считал себя защитником Марго, и та всячески его в этом поощряла. По словам Керубины, ее отец относился к Марго как к персонажу, вроде Жизель, о которой необходимо постоянно заботиться, и не позволял ей и шага ступить без него.

 

Марго тоже относилась к нему, как к персонажу. Она придумала для него образ благородного пирата, немножко авантюриста, очень обаятельного и лихого. Придумала и поверила в него. В 1990 году, в посвященном ей документальном фильме, Марго сказала: «Пока я не стала женой Тито, то абсолютно не представляла, кто я такая вне сцены. А потом вышла замуж за него и узнала: я – госпожа Тито де Ариас».

«Фонтейн упивалась густой смесью власти, искусства и блеска, в которую погрузилась ее жизнь с Тито. Она встречалась с Кастро, с Черчиллем и с королем Иордании Хусейном, отправлялась в круизы с давним приятелем Тито Аристотелем Онассисом и его любовницей Марией Каллас. Жонглируя двумя карьерами, она старательно несла обязанности супруги посла», — пишет Диана Солуэй. Сохранилась ли где-то в глубине ее души юношеская любовь к красивому мальчику, или она полюбила его снова — уже таким, каким он стал семнадцать лет спустя, или, как полагали ее знакомые, всего лишь уговорила себя в том, что любит его, факт остается фактом – Марго действительно любила своего мужа. Любила всем сердцем, всем своим существом, как и всякая влюбленная женщина, видя всегда в предмете обожания только хорошее и не замечая плохого.

Нет, это вовсе не значит, что она ничего не знала о его похождениях, дурочкой Марго не была никогда. К тому же «благородный пират» Тито совсем не смущался ее присутствием, когда ухаживал за женщинами, а уж разговоров о его победах на любовном фронте просто не было числа. Но Марго все терпела и все прощала, она относилась к изменам мужа, как к некой присущей ему особенности, маленькому дефекту, который никак невозможно устранить. У Марго была железная система защиты своего душевного покоя и благополучия. Ей не нужны были скандалы, выяснения отношений, разлуки, слезы, боль, и она сумела все устроить так, чтобы ничего этого не было. Если она не могла решить проблему, она, как Скарлетт О`Хара говорила себе: «я подумаю об этом завтра», но завтра не наступало никогда. Проблема укладывалась в дальний ящик и благополучно пылилась в нем до тех пор, пока не истлевала. Только однажды, когда секретарша Тито стала проводить слишком много времени в их компании, Марго призналась, что не знает, сколько еще сможет вынести это… Но вынесла. Вынесла — как и все до того, как и все после.

Друзья Марго терпеть не могли Тито, изо всех сил стараясь быть с ним любезными только ради любви к ней. Даже Руди Нуреев, который никогда не отличался терпением, всегда был вежлив с Тито, не желая расстраивать Марго, что еще раз доказывает, что он безмерно уважал ее. Тито же называл Рудольфа «этим сумасшедшим русским», нарочно при нем отзывался пренебрежительно о балете и заводил разговор о политике, которая Рудольфу была совершенно не интересна. Нарочно ли он провоцировал Нуреева, или это происходило само по себе, от злобы и ревности, неизвестно. Ясно одно – Тито не мог просто так смиряться с тем, что сердце его жены принадлежит не только ему одному. Но смириться пришлось.

 

Марго и Рудольф были идеальной парой. Их партнерство, может быть, являлось самым удачным за всю историю балета. Рудольф обладал невероятной способностью вдохновлять на подвиги. В нем было столько энергии, что ее хватало не только для него самого, но и для окружающих. Он танцевал на грани невозможного и подталкивал к тому же Марго. Когда она падала от усталости и говорила: «Я больше не могу», он говорил ей в ответ: «Можете! Я знаю, что можете!» И она вставала и делала невозможное. У Марго было только два выхода – делать так, как он говорит, или оставить балет. Она не могла оставить балет, а потому ей пришлось соответствовать Рудольфу, постоянно, день за днем совершать подвиг, делать невозможное.

Марго танцевала и удивлялась – она и не знала, что у нее столько сил, она и не подозревала, что в столь преклонном для балерины возрасте ее техника так крепка, так точна. Неужели это значило, что раньше она танцевала в пол силы?! С Рудольфом Марго легко перешагнула предел, которого достигла в пике своей карьеры. Да собственно говоря, а был ли этот самый пик? Она думала, что был… А теперь… Теперь она уже и не знала, что думать! Марго сбросила как минимум десяток лет, в танце она полностью преображалась, она становилась Жизель, Одеттой, Джульеттой, и никто никогда глядя на нее не вспоминал, что она давно уже не девочка. Кроме нее самой никому не приходила в голову ассоциация «овца и ягненок», да и она сама перестала о ней вспоминать.

 В кассах росли очереди, пресса захлебывалось от эмоций, зрители дежурили у служебного входа в надежде получить автограф и визжали от восторга, завидев обоих танцовщиков. Раньше такого с ней не было никогда!.. «… Когда они вдвоем на сцене смотрят друг на друга, улыбаются друг другу, плачут, прощают или глядят в лицо смерти, все прочее бледнеет, и кажется, будто во всем мире осталось лишь два человека, — писал в «Нью-Йорк геральд трибьюн» Уолтер Терри, — Вчера вечером зрители встали и визжали – именно визжали – полчаса. Перед ними явилось величие, и они это знали».

 

Рудольф действительно дал Марго очень много, но и она, в свою очередь, дала ему не меньше. Она была идеальной партнершей, какую только он мог пожелать, когда он выходил из себя, злился, кидался различными предметами и орал, она соблюдала ледяное спокойствие.

Он кричал:

— Дерьмо! Дерьмо! Ваш танец дерьмо!

А Марго поворачивалась к нему, улыбалась и говорила сладким голосом:

— Хорошо, расскажите, в чем именно я дерьмо, и, возможно, тогда я сумею исправиться.

Рудольфа боялись все, начиная от танцовщиков, заканчивая директорами труппы, Марго всегда смотрела ему прямо в глаза, всегда вежливо улыбалась – сломать ее, вывести из себя, не по силам было даже ему. «У Марго была стальная спина и воля, — говорила ее подруга Мод Гослинг, — И эти качества оставались важнейшими при работе с таким партнером, как нервный и возбудимый Рудольф».

В апреле 1964 года Марго и Рудольф отправились на гастроли в Австралию, перед этим Марго летала в Панаму провести несколько дней с Тито, который начал новую политическую компанию. Нежной встречи не получилось, Тито был слишком занят политикой, ко всему прочему он еще затеял интрижку с женой своего политического союзника… В растрепанных чувствах Марго полетела в Сидней и полностью погрузилась в работу. После окончания гастролей Рудольф поехал в Копенгаген к Эрику Бруну, а Марго торопилась в Майами на встречу с мужем, который обещал непременно прибыть на день ее рождения. Однако по прибытию в Майями Марго выяснила, что муж все еще в Панаме, слишком занят выдвижением своей кандидатуры в Национальную ассамблею. Она позвонила ему, и Тито заявил, что вырваться к ней никак не сможет – все еще идет подсчет голосов. Горя желанием увидеть мужа, Марго сама полетела В Панаму, и — как и следовало ожидать – появилась весьма не кстати. Тито был поглощен выборами и не уделял жене никакого внимание. Марго скучала, чувствовала себя заброшенной и очень скоро улетела в Штутгард на следующий тур выступлений с Нуреевым. 

Это случилось восьмого июня 1964 года. Марго и Рудольф находились в английском городе Бате на открытии ежегодного музыкального фестиваля Иегуди Менухина, где они должны были выступать, когда жена Менухина, балерина Диана Гулд, подбежала к ним, отвела Марго в сторону и прошептала:

— В Тито стреляли. Он жив, и находится в больнице.

У Марго подогнулись коленки.

— Я знала… я знала, что рано или поздно это случится! – прошептала она побелевшими губами.

Налетели газетчики и друзьям едва удалось увести от них совершенно потерявшуюся Марго. Она немного пришла в себя только в отеле, после того, как Кеннет Макмиллан и Кит Мани влили в нее несколько рюмок коньяку. Джоан Тринг пыталась дозвониться в Панаму, что было совсем не просто, но в конце концов ей удалось добыть свежие новости. Как только она попыталась рассказать их Марго, у той случилась истерика, она схватилась за голову, закричала и побежала по коридору в пустой танцевальный зал. Там Рудольф и Джоан и нашли ее рыдающую, скорчившуюся в кресле. Рудольф обнял ее и попытался успокоить, но прошло целых четыре часа прежде чем Марго позволила Джоан рассказать ей о страшных событиях в Панаме.

«Я сказала ей, кто в него стрелял, — вспоминает Тринг, — Она заявила, что я ошибаюсь. Тогда я устроила ей разговор с ее деверем, и подтвердилось, что я не ошиблась. Я сказала, что если она хочет увидеть Тито живым, то должна отправляться сейчас же».

Марго поговорила по телефону с братом Тито, тот уверил ее, что ее муж вне опасности, и тогда Марго решила отложить вылет — вечером следующего дня у нее должна была состояться премьера… Железная Марго сумела взять себя в руки и прекрасно станцевала свою партию дважды – второй раз по требованию публики.

На следующий день Марго улетела в Панаму. Не заезжая в гостиницу, она сразу из аэропорта отправилась в больницу. Когда она вошла в палату мужа, то испытала самый настоящий шок: Тито лежал привязанный к какому-то узкому столу, он был парализован и не мог даже пошевелить головой. В отверстие в его горле была вставлена трубка, через которую он дышал, внутривенно ему вводили лекарства и глюкозу.

В Тито стреляли четыре раза – две пули застряли в груди, еще одна пробила легкое, четвертая попала в шею сзади около позвоночника. Стрелял некий Альфредо Хименес, подкарауливший машину Тито на перекрестке. Хименес был соратником и правой рукой Тито. Существовало несколько версий, почему вдруг он решился убить своего друга. Согласно одной из них, он возненавидел Тито за то, что тот спал с его женой. Согласно заявлению самого Тито, он отказался выполнить требование Хименеса сделать его своим заместителем. Исходя из особенностей характера де Ариаса, первая версия показалась Марго наиболее правдоподобной… Ко всему прочему, Хименеса не судили, что еще больше укрепило всех во мнении, что преступление было совершено из ревности.

Спустя несколько дней после покушения к Тито вернулся дар речи и Марго решилась перевезти его в Англию, в очень хорошую клинику Соук Мэндвил, являвшуюся известным центром по лечению травм позвоночника. Уже через две недели после этого Марго снова вышла на сцену. Она работала как сумасшедшая, выматывая себя до последнего предела, после этого она отправлялась в больницу дежурить у постели Тито. Однажды организм не выдержала напряжения, Марго повредила мышцу голени и вынуждена была сделать перерыв в выступлениях. Вот тут ей пришлось совсем не сладко – ничто больше не могло отвлечь ее от мыслей о Тито и о том, что будет с ним дальше… что будет дальше с ней.

В одно из дежурств Марго, у Тито вдруг перестало биться сердце. У него подскочила температура до 42,5 градусов по Цельсию, он впал в кому. Почти никто не сомневался, что он умрет, но Тито выжил, правда теперь уже навсегда потерял дар речи… Через несколько лет он научился издавать невнятные звуки, которые Марго с большим трудом удавалось понимать.

От кровати мужа Марго бежала на репетиции, танцевала и снова бежала в больницу. Она танцевала великолепно, как всегда, никто из зрителей не замечал ее переживаний, никто не знал, чего ей стоит сейчас та обычная магия танца, к которой все привыкли. Спустя какое-то время Марго пришлось оставить Тито, чтобы поехать на гастроли в Ливан. Впоследствии она говорила, что к этому ее вынудили финансовые затруднения. Политическая кампания Тито пожрала все их сбережения, а больничные счета все росли и росли… Но конечно не только денежные соображения заставляли Марго напряженно работать, она была рада уйти от жестокой реальности в сказочный мир танца. «Реальная жизнь часто казалась гораздо более нереальной, чем сценическая, — вспоминала она, — я ясно понимала свою собственную личность, только изображая какой-нибудь выдуманный персонаж».

 Роль супруги Тито де Ариаса была самой сложной в ее жизни и стоила ей дороже всего. На протяжении следующих двадцати пяти лет Марго преданно ухаживала за парализованным мужем. «Еще два года он оставался в больнице, куда Фонтейн ездила навещать его каждый вечер, просиживая три часа в поезде, вставая на рассвете, чтобы его покормить и вовремя вернуться в Лондон на занятия в классе и на репетиции. Она даже стала учиться водить машину, чтобы самостоятельно ездить на станцию и обратно. После спектакля она с сандвичем в руках мчалась повидаться с Тито, а потом ночевала в ближайшем отеле. Ее преданность была всеобъемлющей…» — пишет Диана Солуэй.

 

Итак, теперь уже Тито не мог даже разыгрывать роль опоры и защиты, теперь он сам попал в полную зависимость от своей жены. Марго забрала его из клиники и отвезла домой, но и дома она не оставила его чахнуть в четырех стенах. Тито так любил вести бурную светскую жизнь, что Марго просто не могла оставлять его одного, когда сама направлялась куда-то. Ни на минуту она не могла отвлечься от того, что ее муж один, ему грустно и одиноко, и ей самой ничто уже не было в радость. В итоге она начала брать его с собой… На инвалидной коляске Тито путешествовал по гастролям, бывал на приемах у друзей, катался на яхтах. Теперь он всегда был вместе с Марго, и она постепенно стала чувствовать себя с ним по настоящему единым целым. Она даже письма к друзьям стала подписывать именем «Марготито». Иллюзия полноты жизни была с Тито всегда до самой его смерти. Марго не позволила ему превратиться в живой труп, в безмолвное существо, о котором все забыли бы.

Тито умер в ноябре 1989 года от рака толстой кишки. Марго в то время был уже семьдесят один год и она сама была тяжело больна, — у нее был рак яичников. Марго жила на своей ферме в Панаме, покидая ее только для того, чтобы посетить врача. Она была еще жива, но уже не жила. Жизнь кончилась в тот момент, когда она перестала танцевать. Марго ушла со сцены в конце семидесятых. Какое-то время она еще участвовала в особенно выгодных ангажементах вместе с Нуреевым, но большую часть времени она проводила на ферме. Марго устала… Она старалась из последних сил, но время неумолимо двигало ее к финалу. Звучали последние аплодисменты… Занавес вот-вот должен был упасть.

В окружении стада коров и пяти собак, Марго жила вдали от блистательного света, в тишине и покое, ведя весьма спартанский образ жизни. После сорока пяти лет служения английскому балету, она не имела пенсии, а накопленные за выступления сбережения давно иссякли, потраченные на врачей Тито. Из своего дома Марго могла связываться по телефону только с Панамой, для звонков на большие расстояния ей приходилось ездить на автомобиле в отель неподалеку.

Рудольф регулярно звонил ей, а когда Марго легла в больницу, то часто посещал ее, несмотря на то, что лечебные учреждения навевали на него жуткую тоску. Он сам был уже давно болен, и чувствовал, что и его жизнь неумолимо катится к закату.

К 1990 году Марго перенесла уже несколько операций и теперь была практически прикована к постели.

— Я привыкла гастролировать по театрам, а теперь гастролирую по больницам, — шутила она.

Она выглядела такой слабой и несчастной, что у Рудольфа наворачивались на глаза слезы. Он пытался вести себя с нею так, как привык… как сама она привыкла, не позволяя ей расслабляться и покоряться болезни.

— Ты должна делать со своим телом то, чего тебе не хочется делать, — убеждал он ее, заставляя вставать с постели, передвигаться без палочки и без всякой посторонней помощи. И Марго подчинялась… Как когда-то она делала невозможное только потому, что он с уверенностью говорил ей «ты можешь!»

Марго никогда не узнала, что Рудольф оплачивал многие ее больничные счета, потому как ее собственных средств совсем не осталось. Потом пошли с молотка драгоценности, а 30 мая 1990 года торжественный бенефис в ее честь принес двести пятьдесят тысяч фунтов стерлингов, направленные в трастовый фонд для поддержки Марго до конца ее дней.

За день до бенефиса Джейкоб Ротшильд устроил в своем доме прием для Рудольфа, Марго и Керубины де Ариас, ухаживавшей за мачехой. Когда пришло время спускаться к обеду, Марго поняла, что не в состоянии спуститься с лестницы и Рудольф отнес ее вниз на руках, как много раз это делал на сцене.

Когда Марго поняла, что умирает, и врачи больше ничего не в силах сделать для нее, она совсем поселилась в Панаме и завещала, чтобы ее кремировали, а прах похоронили в могиле ее мужа Тито. Даже теперь она не могла не запланировать все заранее. Она сама выбрала церковь, где ее будут отпевать: это была та же церковь, где отпевали Тито, и Марго попросила священника, который служил заупокойную мессу по ее мужу, оказать ту же услугу и ей. Марго всегда хотела жить в сказке, и теперь ей казалось, что если все будет так, как она хочет, если ее смерть будет в точности похожа на смерть Тито, если в последний миг перед тем, как навсегда закрыть глаза, она подумает: «они жили долго и счастливо и умерли в один день» — то, может быть, даже сможет в это поверить…

Марго умерла 21 февраля 1991 года. И на сей раз то, что она запланировала, исполнилось в точности… Может быть, впервые в жизни. Она похоронена в одной могиле с Тито, они снова вместе, и теперь уже, должно быть, навсегда.

Рудольф не был на похоронах Марго. Он знал, что должен был поехать, но не смог себя заставить посмотреть на нее мертвую. Вместо того, чтобы лететь в Панаму, он отправился в свой дом на острове Сен-Бартельми, где заперся от всех, играл Баха и плакал. Плакал по Марго и по себе… Небо было ясным и синим, солнце светило так же ярко, как всегда, и волны теплого моря с тихим шелестом набегали на берег, но смерть уже стояла рядом и тяжело дышала в затылок. В тот день Рудольф впервые услышал ее дыхание.

Татьяна Умнова