«Большая часть мужчин требует от своих жен достоинств, которых сами они не стоят.» Л. Толстой

Не существует в истории России пары, чья супружеская жизнь так активно обсуждалась бы обществом, как жизнь Льва Николаевича и Софьи Андреевны Толстых. Ни о ком не ходило столько сплетен и не рождалось столько домыслов, как о них двоих. Самые потаенные, интимные подробности отношений между ними подвергались пристальному рассмотрению.

 И пожалуй, не существует в истории России женщины, которую потомки так яростно обвиняли в том. что она была плохой женой и едва ли не погубила своего гениального супруга. А между тем она всю жизнь преданно ему служила и прожила не так. как самой бы ей хотелось, а так. как Лев Николаевич считал правильным.

 Другое дело, что угодить ему оказалось не просто сложно, а невозможно, потому что человек, ищущий идеала, обречен на разочарование при общении с людьми.

 История любви и семейной жизни Толстых – это история столкновения между возвышенным и реальным, между идеей и бытом, и неизбежно следующего за этим конфликта. Только вот нельзя с уверенностью сказать, кто в данном конфликте прав. У каждого из супругов была своя правда.

  Толстой считал, что секретов от невесты у него быть не должно, и еще до свадьбы показал Соне свои дневники. В них было все: карточные долги, пьяные гулянки, цыганка, с которой ее жених намеревался жить вместе, девки, к которым ездил с друзьями, яснополянская крестьянка Аксинья, с которой проводил летние ночи, и, наконец, барышня Валерия Арсеньева, на которой три года назад чуть было не женился. Соня была в ужасе. Об этой стороне жизни она знала только понаслышке.

 Впервые влюбился Лев Николаевич относительно поздно, в двадцать два года. Объектом его чувств стала лучшая подруга сестры Маши – Зинаида Молостова. Толстой предложил ей руку и сердце, но Зинаида была про сватана и не собиралась нарушать данного жениху слова. Лечить разбитое сердце Лев Николаевич уехал на Кавказ.

   1848 г.

 Второй раз влюбился граф Толстой летом 1854 года, после того как согласился стать опекуном троих осиротевших детей дворянина Арсеньева. и старшая дочь, двадцатилетняя Валерия, показалась ему тем самым долгожданным идеалом.

Валерия с удовольствием кокетничала с молодым графом, мечтала выйти за него замуж, но уж очень разное у них было представление о семейном счастье. Толстой мечтал, как Валерия в простом поплиновом платье будет обходить избы и подавать помощь мужикам. Валерия мечтала, как в платье с дорогими кружевами она будет разъезжать в собственной коляске по Невскому проспекту. Когда различие это разъяснилось. Лев Николаевич понял, что Валерия Арсеньева – отнюдь не тот идеал, который он искал, и написал ей почти оскорбительное письмо.

 Целый год Толстой переживал разрыв с Валерией, на следующее лето поехал снова ее увидеть, не испытав никаких чувств: ни любви, ни страдания.

  1854 г.

 Следующей любовью Льва Николаевича Толстого стала крестьянка Аксинья Базыкина. Она была невозможно далека от его высокодуховного идеала, и чувство свое к ней – серьезное, тяжелое -Толстой считал нечистым. Связь их продолжалась три года. Аксинья была замужем, муж ее промышлял извозом и дома бывал редко. Необыкновенно хорошенькая собой, соблазнительная, хитрая и лукавая. Аксинья кружила мужчинам головы, с легкостью их завлекала и обманывала.

 Аксинья забеременела примерно тогда, когда Лев Николаевич сватался к Соне Берс. Новый идеал уже вошел в его жизнь, но разорвать отношения с Аксиньей он был не в силах.

  ЛЕВ ТОЛСТОЙ

  23 сентября 1862 года. Маленькая старушка у входа в церковь Рождества Богородицы на Великокняжеском подворье перекрестилась: "Дай Бог счастья, дай Бог счастья". Из церкви выходили молодые, и кто-то из гостей бросил ей в руку несколько монет.

 — Ох, что-то невестушка больно бледная. А барин-то уж в летах. За вдовца, что ли, пошла? Да кто венчался-то? — поинтересовалась старушка.

 — Говорят, граф Толстой с дочкой придворного дохтура Андрея Евстафьевича Берса, — кланяясь молодым, ответил пришедший поглазеть на свадьбу паренек. — Долгие лета, барин!

 Сонечка Берс действительно была очень бледной — ее жених, Лев Николаевич Толстой, опоздал к венчанию, и она от нервного напряжения уже несколько раз чуть было не лишилась чувств. Теперь она смотрела на мужа с восторгом, прижималась к его сильной руке и тут же робела. Ей было всего 18. Льву Николаевичу — 34. И все произошло так быстро, Соня и опомниться не успела.

  ЧУЖОЙ ЖЕНИХ

 Летом Берсы всегда жили на даче — в Покровском-Стрешнево, а зимой — в московской квартире в Кремле. Маменька Любовь Александровна еще с детства дружила с Толстыми — Марией Николаевной и ее братом Львом Николаевичем. И они частенько навещали Берсов. Толстой всегда любил возиться с Любочкиными дочками — Лизой, Соней и Танечкой. Сонечка помнила, как они все пели хором под аккомпанемент Льва Николаевича, как ставили вместе оперу. Но потом граф уехал на Кавказ, и Соня не видела его несколько лет.

 Вернувшись, Толстой снова стал бывать у Берсов почти каждый день. Перед его визитами Любовь Александровна всегда забегала в комнату девочек — проверить платье и прическу Лизы. Старшая дочка была на выданье. Соня приходила в восторг: граф такой милый, просто чудо, и Лизонька прелесть как хороша, и вот-вот он сделает ей предложение! Но Толстой что-то медлил, уже целый год как его прочили в женихи, а между ним и Лизой до сих пор ничего не было.

 Все это лето Соня бегала по даче с фотоаппаратом, делала портреты домашних. А потом вдруг села за письменный стол. Через некоторое время на суд родных и гостей была представлена повесть "Наташа". В одном из героев — "необычайно непривлекательной наружности пожившем князе Дублицком" — Лев Толстой, к тому времени уже твердо решивший на Лизе не жениться, вдруг с ужасом узнал себя самого. Это его задело. Он внимательно посмотрел на язвительную "писательницу" и… пропал.

 Как-то вечером, уже в который раз заметив на себе его пристальный взгляд, Соня, взволнованная, прибежала наверх в "комнату трех дев". Сердце бешено билось. Вслед за ней по ступенькам взбежала и Таня. Глядя в окно на пруд и церковь за ним, посерьезневшая Соня вдруг сказала младшей сестре: "Я боюсь, что люблю графа".

  Берс Елизавета, Софья, Татьяна

  В августе все Берсы отправились к дедушке Александру Михайловичу. Имение его находилось недалеко от Ясной Поляны, и уже на следующий день туда приехал Толстой.

 Через две недели, в течение которых графа все еще считали женихом Лизы, он вызвал Соню в пустую комнату.

 — Я все не решался с вами поговорить, Софья Андреевна. Вот письмо. Прочтите. Я буду здесь ждать вашего ответа.

 Соня, схватив конверт, бросилась к себе и быстро пробежала глазами письмо до слов: "Хотите ли вы быть моей женой?" Развернувшись, чтобы бежать к нему, она в дверях столкнулась с Лизой.

 — Ну что? — Голос сестры едва заметно дрожал.

 — Граф сделал мне предложение, — выпалила Соня и бросилась вверх по лестнице в комнату матери, где ее ждал Толстой: — Разумеется, да!

Софья Андреевна Берс во времена ее помолвки со Львом Толстым, сентябрь 1862 года.

НАДРЕЗЫ

 Первая брачная ночь испугала ее еще больше. Соня, видимо, несколько иначе представляла себе семейную жизнь: "У него играет большую роль физическая сторона любви. Это ужасно — у меня никакой, напротив". Толстой, конечно, тоже почувствовал что-то неладное: "Ночь, тяжелый сон. Не она". Неудивительно, что первые ссоры произошли уже во время медового месяца. Примирение было быстрым и страстным, но идиллическая картина навсегда исчезла.

 — Ты знаешь, Соня, — сказал как-то Толстой, — мне кажется, муж и жена — как две половинки чистого листа бумаги. Ссоры — как надрезы. Начни этот лист сверху нарезать и … скоро две половинки разъединятся совсем.

 ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ СПИТ

 После свадьбы молодые уехали в Ясную Поляну, и Соня сразу взялась за хозяйство. Первым делом она, найдя в тарелке с супом таракана, навела порядок на кухне — завела белые куртки, колпаки и фартуки. Место железных вилок и древних "истыканных" ложек, которые с непривычки кололи рот, заняло ее приданое серебро. Грязная сафьяновая подушка Льва Николаевича была ликвидирована, а ситцевое ватное одеяло отступило перед шелковым, к которому, к огромному удивлению графа, подшивали тонкую простыню.

 Чтобы жена не скучала, Лев Николаевич попытался приучить ее к скотному и молочному делу. Она старалась считать удои и сколько сбито масла, но на скотном дворе ее тошнило. Впрочем, скоро граф начал писать "Войну и мир", и Соне уже не приходилось бездельничать — каждый вечер она переписывала начисто то, что он написал утром. А вскоре родился первый ребенок, и началась уже совсем другая жизнь.

 Роды были долгими. Толстой находился рядом — вытирал жене лоб, целовал руки. Недоношенного, слабенького мальчика граф хотел назвать Николаем. Но Софья Андреевна испугалась. Это имя не принесло счастья никому в семье: и дед Толстого, и отец, и брат, и даже племянник, носившие его, — все умерли очень рано. В конце концов остановились на Сергее. "Сергулевич", — звал его, бывало, Лев Николаевич. Подойдет, почмокает губами и уйдет…

  Софья Андреевна с детьми

 Кормить Соня не могла — очень болела грудь, и врачи не разрешали. Толстой был этим очень рассержен. Но, несмотря на его категорические возражения, кормилицу все равно пришлось нанять. Тогда всю свою злость он стал выплескивать на жену, а то, что оставалось, — в дневники:

 "С утра прихожу счастливый, веселый и вижу графиню, которая гневается и которой девка Душка расчесывает волосики… Уже час ночи, я не могу спать, еще меньше — идти спать в ее комнату… а она постонет, когда ее слышат, а теперь спокойно храпит".

 Соня: "Боль меня гнет в три погибели. Лева убийственный… Ничто не мило. Как собака, я привыкла к его ласкам — он охладел.." "Мне скучно, я одна, совсем одна… Я — удовлетворение, я — нянька, я — привычная мебель, я женщина".

 "Соня, прости меня, я теперь только знаю, что я виноват и как я виноват! …Я был горд и жесток, и к кому же? — К одному существу, которое дало мне лучшее счастье жизни и которое одно любит меня… Соня, голубчик, я виноват, но я гадок… во мне есть отличный человек, который иногда спит. Ты его люби и не укоряй, Соня".

    Софья Андреевна Толстая

 "…Это написал Левочка, прощение просил у меня. Но потом за что-то рассердился и все вычеркнул… Я стоила этих нескольких строк нежности и раскаяния с его стороны, но в новую минуту сердца на меня он лишил их меня, прежде чем я их прочла…"

 "ТЫ ПЕРЕСТАЛА БЫТЬ МНЕ ЖЕНОЙ!"

  ]Жизнь в Ясной Поляне вошла в спокойное русло. У Льва Николаевича — книги, охота, школы, деревенские столовые, гимнастика, одинокие прогулки и размышления. У Софьи Андреевны — беременность, роды, кормление, хозяйственные заботы. И главное — дети: вслед за Сергеем родилась Татьяна, потом Илья, Лев, Мария, Андрей, Михаил, Александра, Иван. Еще четверо умерли в младенчестве. Одного из них, кстати, все же назвали Николаем.

   Софья Андреевна Толстая

И все же тогда ей хватило сил справиться со своим горем. Во многом благодаря поддержке мужа: первые два десятилетия совместной жизни Лев Николаевич и Софья Андреевна все-таки очень сильно любили друг друга: порой – до взаимного растворения.

 Софья Андреевна практически безвыездно провела в Ясной Поляне девятнадцать лет. Иногда навещала родных в Москве. Еще ездили всей семьей в степи, на «кумыс». Но ни разу не была она за границей, ни о каких светских развлечениях, балах или театрах не могла и помыслить, ровно как и о нарядах: одевалась просто, в удобные для деревенской жизни «коротенькие» платья. Толстой считал, что хорошей жене всей этой светской мишуры вовсе не нужно. Софья Андреевна не осмеливалась его разочаровать, хотя ей, городской жительнице, в деревне было тоскливо и хотелось вкусить хоть немного от тех удовольствий, которые были не только позволены, но и естественны для женщин ее круга. И когда Лев Николаевич начал искать в жизни иных ценностей и некоего высшего смысла, Софья Андреевна почувствовала себя смертельно оскорбленной. Получалось, что все ее жертвы не только не оценили, но отбросили, как что-то ненужное, как заблуждение, как ошибку.

  Лев Николаевич. 1876 г.

 Будучи увлекающейся натурой, Лев Николаевич иногда выходил за грань разумного. То требовал, чтобы младших детей не учили ничему, что не нужно в простой народной жизни, то есть музыке или иностранным языкам. То хотел отказаться от собственности, практически лишив тем самым семью средств к существованию. То желал отречься от авторских прав на свои произведения, потому что считал, что не вправе владеть ими и получать от них прибыль. .. И всякий раз Софье Андреевне приходилось вставать на защиту семейных интересов. За спорами следовали ссоры. Супруги стали отдаляться друг от друга, еще не ведая, к каким мукам это может привести.

 Если раньше Софья Андреевна не смела оскорбляться даже на измены Льва Николаевича, то теперь ей стали вспоминаться разом все былые обиды. Ведь всякий раз, когда она, беременная или только что родившая, не могла делить с ним супружеское ложе. Толстой увлекался очередной горничной или кухаркой, а то и посылал по старой своей барской привычке в деревню за солдаткой…

  23 сентября 1887 года на серебряную свадьбу Льва Николаевича и Софьи Андреевны съехались все дети и самые близкие друзья. Было радостно и весело. Приехал Дмитрий Алексеевич Дьяков, друг Толстого:

 — Лев Николаевич, Софья Андреевна, сердечно вас поздравляю с таким счастливым браком!

 — Могло бы быть лучше! — оборвал Дьякова Толстой.

 А казалось бы, куда уж лучше? Хозяйство налажено безупречно: прекрасная барская усадьба летом, уютный московский дом зимой, обеспеченные дети, милые внуки, приятные гости. Жена всех обшивает, сама издает сочинения мужа, принимает подписку, судится с мужиками, которые рубят барский лес. Одна проблема — муж ее уже, похоже, не хочет быть великим писателем.

 Он сам шьет сапоги, возит воду, топит печи и ходит в поле косить вместе с крестьянами, заставляя то же делать детей и жену. Софья Андреевна как-то вышла грести с бабами сено, но вскоре так сильно заболела, что слегла на несколько недель.

 Супруги, казалось, все больше отдалялись друг от друга. Однажды, когда поздно вечером Лев Николаевич позвал к себе жену, она холодно отказала. Он не спал всю ночь, собрал вещи и, приготовившись уйти, разбудил Софью Андреевну. Скандал был ужасный.

 — Ты перестала быть мне женой! — кричал граф. — Кто ты? Помощница мужу? Ты давно уже только мешаешь мне. Мать? Ты не хочешь больше рожать детей! Кормилица? Ты бережешь себя и сманиваешь мать у чужого ребенка! Подруга моих ночей? Даже из этого ты делаешь игрушку, чтобы взять надо мной власть! — Ты решительно стал невозможен! Это такой характер, с которым ангел не уживется.

 — Где ты, там воздух заражен! — Cхватив со стола пресс-папье Толстой швырнул его на пол под ноги жене. Она развернулась и пошла из комнаты, но остановилась в дверях, и тогда он начал бросать со стола все, что попадало под руку: подсвечники, чернильницы, — и кричал: — Я развожусь с тобой, жить так не могу, еду в Париж или Америку!

 — В таком случае я сама уезжаю. — Софья Андреевна начала собирать свои вещи в дорожный сундук.

 На крики прибежали дети, поднялся рев. И Толстой не выдержал — стал умолять ее остаться и вдруг весь затрясся и зарыдал. Она тут же бросилась жалеть его, целовать руки:

 — Левочка, ну не надо, что же ты… Это нервы, все из-за твоего упрямства. Сколько раз я говорила, что это вегетарианство вредно тебе. Ты сам себя мучаешь и нас. Тебе нужно кумысом полечиться…

 РЕВНОСТЬ

 В январе 1895 года заболел младший сын Толстых, всеобщий любимец 6-летний Ванечка. Две недели у него был жар, но к концу месяца температура немного спала. И он вдруг начал раздаривать свои вещи, подписывая каждую: "На память Маше от Вани" или "Повару С. Н. от Вани". Софья Андреевна целыми днями сидела подле него и читала сказки. Однажды он прервал ее:

 — Мама, а мой братик Алеша, который умер, — теперь ангел?

 — Да, мой хороший. Говорят, что дети, умершие до 7 лет, бывают ангелами.

 — Лучше и мне, мама, умереть до 7 лет, теперь скоро мое рождение, я тоже был бы ангел.

 Он умер 23 февраля. Лев Николаевич и Софья Андреевна сидели на кушетке, прижавшись друг к другу. Точно так же, прижавшись, ехали на кладбище по дороге, которой когда-то влюбленный граф пешком ходил в Покровское к своей невесте. Вспоминая об этом, Лев Николаевич плакал. Софья Андреевна говорить не могла, только еще крепче сжимала руку мужа. В опустевшем доме на время снова поселились тишина и любовь…

 После смерти Ванички Софья Андреевна взбунтовалась. Она вдруг накупила себе нарядных платьев и модных шляпок, стала ездить в Москву на концерты и брать у друга семьи, композитора и пианиста Александра Сергеевича Танеева, уроки музыки. Отчего-то только общество Танеева, его игра утешали ее в первые месяцы после похорон ребенка. А к концу весны стало ясно, что Софья Андреевна в Танеева влюблена. Влюблена постыдно и страстно. Ей было пятьдесят два года и всем детям было стыдно, что мама так молодится и так непривычно одевается и столько времени проводит в обществе постороннего мужчины. Лев Николаевич мучительно ревновал жену, думал то о полном разрыве с ней, то – даже о самоубийстве, ибо не мог вынести мысли, что она отдается другому. Но, наверное, настоящей бедой для Софьи Андреевны стало то, что единственным, не понимающим сути всего происходящего, оставался сам Танеев. Он продолжал думать, что всего лишь по-дружески утешает женщину в ее тя желом горе… Любовниками они так и не стали. И умирая. Софья Андреевна скажет своей старшей дочери Татьяне: «Я вышла замуж восемнадцати лет… любила я одного твоего отца. Я тебе перед смертью скажу: не было рукопожатия, которого не могло быть при всех». Рукопожатия не было, а чувства – были. Поделиться ими Софья Андреевна могла только с дневником: «Знаю я это именно болезненное чувство, когда от любви не освещается, а меркнет божий мир. когда это дурно, нельзя – а изменить нет сил».

    Танеев

 Влюбленность Софьи Андреевны Толстой в Александра Танеева продолжалась несколько лет, то ослабевая, то вспыхивая с новой силой. 

 С внуками. 1900 г.

 24 февраля 1901 года Льва Николаевича Толстого официально отлучили от церкви – за лжеучение. Софья Андреевна сделала все. чтобы поддержать мужа в этот непростой момент его жизни. Пожалуй, первые месяцы после отлучения от церкви стали последними счастливыми месяцами в супружеской жизни Толстых: они снова были вместе, и Софья Андреевна чувствовала себя нужной. Потом все кончилось. Навсегда. Лев Николаевич стал все глубже уходить в себя. В себя – и от семьи, от жены. В духовном смысле существовал уже обособленно и разговаривал с Софьей Андреевной все меньше. Он мечтал об уходе из этой жизни – в какую-то другую. Не обязательно -в мир иной, но в другую, более правильную жизнь. Его привлекало странничество, юродство, в которых он видел красоту и истинную веру.

 Софья Андреевна мучилась из-за отсутствия душевной близости с мужем

Ей ведь приходилось еще переживать за детей, особенно за старших, у которых так скверно складывалась жизнь. Умер ее внук, сын Льва – маленький Левушка. У замужних дочерей Татьяны и Маши один за другим следовали выкидыши. Софья Андреевна металась от одного страдающего ребенка к другому, домой возвращалась душевно истерзанная. Софья Андреевна была убеждена, что неспособность ее дочерей к благополучному материнству — результат их увлечения вегетарианством, которое пропагандировал Лев Николаевич

.. .Татьяна все же смогла родить ребенка -после множества выкидышей, в сорок лет. А Маша, материна любимица, умерла от воспаления легких в 1906 году. Софью Андреевну эта утрата сокрушила.

    1906 г.

Лев Николаевич дряхлел и хворал.

 Она в свою очередь тоже ревновала его. Не к женщине — к Владимиру Григорьевичу Черткову, единомышленнику и издателю, истинному 'толстовцу'. Самым большим кошмаром для Софьи Андреевны было то, что Толстой мог передать ему права на издание своих книг.

  Л.Н. Толстой с Александрой Львовной. Телятинки. 1909

  "ПРОЩАЙ"

  23 сентября 1910 года, на годовщину свадьбы Льва Николаевича и Софьи Андреевны, в Ясной Поляне снова собралась вся семья. Каждый год в этот день супруги фотографировались вдвоем. Этот снимок был последним.

 Все последние месяцы в семье было неспокойно. У Софьи Андреевны то и дело случались истерики, она бросалась на пол и грозила мужу самоубийством: — Я тебя от Черткова отважу, — кричала графиня. — Я от него не отстану!

 Откуда-то она достала банку опиума и периодически изображала отравление: "Еще один глоточек — и все кончено!" Толстой плакал, пытался успокоить ее, а на следующее утро домашние узнавали от Софьи Андреевны, что Толстой приходил к ней ночью и целовал руки.

 В начале октября у Льва Николаевича участились обмороки, сопровождавшиеся сильнейшими конвульсиями. Припадки повторялись по несколько раз за вечер. Но в конце месяца, собравшись с последними силами,  восьмидесятидвухлетний Толстой все же тайно уехал из Ясной Поляны: "Не думай, что я уехал потому, что не люблю тебя. Я люблю тебя и жалею от всей души, но не могу поступить иначе, чем поступаю… И дело не в исполнении каких-нибудь моих желаний и требований, а только в твоей уравновешенности, спокойном, разумном отношении к жизни. А пока этого нет, для меня жизнь с тобой немыслима… Прощай, милая Соня, помогай тебе Бог".

Между тем в поезде Льва Николаевича продуло. Началось воспаление легких.  Софья Андреевна исполнила свои угрозы и бросилась в пруд. Ее спасли, и тогда она поехала за мужем. Он был болен, в жару, но, узнав о том, что его ищет жена, с доктором и дочерью Сашей сел в поезд, чтобы бежать в Ростов. В дороге Толстому стало хуже, и на станции Астапово его, уже тяжело больного, поместили в домике начальника станции. Вскоре сюда приехали Софья Андреевна, дочь Таня и сыновья Андрей и Михаил.

Толстые во время болезни Льва Николаевича.

Детей он видеть не пожелал. Жену- и подавно. Потом смилостивился – принял дочерей Татьяну и Александру. Сын Илья Львович тщетно пытался вразумить отца: «Ведь тебе 82 года и маме 67. Жизнь обоих вас прожита, но надо умирать хорошо». Лев Николаевич умирать не собирался, планировал отъезд на Кавказ, в Бессарабию. Но ему становилось все хуже.

Жену допустили к Толстому только 7 ноября, когда он уже был без сознания. Она подошла к нему и прошептала на ухо:

 — Я здесь, Левочка, я люблю тебя.

 Вдруг в ответ ей раздался глубокий вздох.

 — Прощай, мой милый друг, мой любимый муж. Прости меня.

 Опять тяжкий вздох. И все стихло…

После смерти Толстого на Софью Андреевну обрушилось всеобщее осуждение. Ее обвиняли и в уходе, и в смерти писателя. Обвиняют и по сей день, не понимая, как невыносимо тяжела была ее ноша: жены гения, матери тринадцати детей, хозяйки поместья.

Она хотела покончить со своим существованием, казавшимся теперь бессмысленным, ненужным и жалким. В доме было много опия – Софья Андреевна думала отравиться… Но не решилась. И остаток своей жизни она посвятила Толстому: его наследию. Завершила издание собрания его сочинений. Подготовила к печати сборник писем Льва Николаевича.

Софья Андреевна Толстая умерла 4 ноября 1919 года и была похоронена на фамильном кладбище Толстых около Николо-Кочаковской церкви, в двух километрах южнее Ясной Поляны. Дочь Татьяна в своих воспоминаниях писала: «Мать моя пережила отца на девять лет. Она умерла, окруженная детьми и внуками… Она сознавала, что умирает. Покорно ждала смерти и приняла ее смиренно».